Дмитрий
БЫКОВ

– Над биографией Маяковского вы работали семь лет. Что нового открыли вы для себя в его личности? Какое значение имеет для вас эта книга?

– Ну, все-таки пять, а не семь, и с перерывом на три романа — «Икс», «Сигналы» и «Квартал», которые я считаю довольно важными. Но и там Маяковский присутствует фоном, и вопросы, которые меня мучили при работе над этой биографией, как-то обдумывались и разрешались при сочинении этих книжек. Самое трудное было найти интонацию, а она уже подводит к некоторым идеям: обычно у меня было наоборот — я знал, что хочу сказать, и в процессе нащупывал стиль. А здесь я сначала должен был понять, как вообще можно писать про эпатера и авангардиста, и уж только потом, когда нашлась интонация, стали ясны некоторые закономерности его судьбы. Именно поэтому я не могу сказать, «что нового мне открылось в его личности». Я думаю, мне открылся стиль, тон — интонация, если хотите, — с которыми он думал о себе. Пересказать это я не могу.

– Можно ли сказать, что жизнь и творчество Маяковского оказались более сложными для осмысления, чем судьбы Пастернака и Окуджавы?

– Конечно. Именно потому, что он все-таки гораздо меньше похож на обычного человека. Он очень странный человеческий вид, и не зря комфортно ему стало только в катастрофические времена. Обычная жизнь, которую любил Пастернак и умел Окуджава, была для него совершенно невыносима.

– Мы приближаемся к 100-летию Февральской и Октябрьской революций. Как принял их Маяковский и как менялось его отношение к этим эпохальным событиям впоследствии?

– Не менялось, думаю. И Февраль, и Октябрь были этапами краха той самой обыденщины, которая так его мучила. Думаю, политический смысл революций он воспринимал гораздо хуже и путаней, чем даже Блок, тоже ценивший в них только музыкальную стихию. Маяковский в политике вообще ничего не понимал, хотя всю жизнь писал о ней (но писал плохо, повторяя передовицы).

– Большое место в литературе о Маяковском уделяется его отношениям с женщинами. Много ли внимания уделили этой теме вы? Кто, на ваш взгляд, был главной любовью Маяковского?

– Маяковский собирался написать роман «Двенадцать женщин», и главы этого романа я попытался вставить в книгу. Их, как легко догадаться, двенадцать, и в них я пытаюсь воспроизвести не столько стиль прозы Маяковского, сколько его подход к изображению собственной биографии. Что для него тут было важно? Была ли для него возможна духовная близость с женщиной? Мне кажется, единственный раз, когда он действительно интересовался интеллектом избранницы и пытался войти в контакт с ее душой, — случай Лили, но в том-то и фокус, что у Лили был ум Осипа… да отчасти и его душа. В остальных случаях, увы, контакта не возникало. Маяковский не очень был приспособлен к духовной близости с кем бы то ни было, с женщинами в особенности.

– Как идет работа над следующей вашей книгой в серии «ЖЗЛ» — об Анне Ахматовой?

– Сейчас самый приятный этап — обсуждение и придумывание. Это будет очень необычная книга. Настолько необычная, что я не знаю, напечатают ли ее. Но грех был бы удержаться от ее написания, когда в руках у тебя оказывается поистине бесценный документ — нечто вроде «Посмертных записок ахматовского клуба», записки секретаря Ахматовского общества, рассекреченные только к пятидесятилетию со дня ее смерти, 6 марта 2016 года. Это тайное общество поддерживало и охраняло Ахматову на протяжении пятидесяти лет ее жизни — единственный случай в истории русской литературы, когда читатель в буквальном смысле спасал своего писателя, выполняя розановский завет. Эта тема, этот нестандартный угол зрения — естественно, с подробным литературоведческим и фактографическим комментарием, — составляют основу будущей книги и служат поводом к ее появлению.

– Вы наверняка следите за новинками серии «ЖЗЛ». Назовите ваши любимые книги последнего времени.

– Мне понравилась книга Матонина о Блюмкине и, конечно, Чертанова о Разине. Хорошо, что серия раздвигает тематические и, главное, жанровые границы. Прямо получается остров свободы — идеологической и стилистической.

Сергей Коростелев
29.04.2016