Вячеслав
БОНДАРЕНКО

– Вячеслав Васильевич, Вы пишете, что если путешествовать по шоссе Минск – Брест и остановиться недалеко от Барановичей, то рядом с трассой можно увидеть прекрасно сохранившуюся линию германской обороны 1916 года, а если пройтись по осыпавшимся остаткам вражеских окопов, под ногами будут хрустеть ржавые осколки снарядов русских гаубиц… Чувствуется, что Вы знаете всё это не понаслышке, что сами исходили эти места, не так ли?

– Разумеется. В Белоруссии сохранилось очень много артефактов, связанных с Первой мировой, особенно под Сморгонью и озером Нарочь. Для туриста, интересующегося военной историей России, это просто рай. Представьте себе – поле, лес, и на опушке леса до сих пор стоит цепочка прекрасно сохранившихся германских дотов постройки 1916-го. Легко представить себе, какие усилия нужно было приложить, чтобы прорвать такую линию обороны… Сохранились и линии русских окопов, но гораздо хуже: бетон при постройке укреплений в русской армии почти не использовался, в основном дерево, и со временем такие укрепления были разобраны местными жителями на дрова или просто сгнили. Стоят до сих пор руины нескольких храмов, не восстановленных после боев 1916-го, сохранилось множество военных кладбищ той поры – и русских, и германских, и смешанных, где лежат рядом бойцы с обеих сторон. А осколков, патронов, колючей проволоки времен Первой мировой (не Второй, а именно Первой) в белорусских лесах предостаточно по сей день.

– Вы справедливо указываете на то, что в нашей стране Вторая мировая война чересчур заслонила собой Первую, что герои той «германской» войны в России несправедливо забыты… Как Вы храните память о Ваших предках, участвовавших в Первой мировой?

– К сожалению, в моей семье сохранилось не так уж много реликвий тех лет. В основном это фотографии и служебные документы. От прапрадеда остались послужные списки на 1876, 1907 и 1917 годы и крохотная фотокарточка, присланная сыну в СССР уже из болгарской эмиграции, куда он, 65-летний полковник, ушел из Крыма в ноябре 1920-го. От двоюродного прапрадеда – героя Русско-японской, получившего под Мукденом золотое оружие «За храбрость», а на Великой войне доблестно командовавшего сначала бригадой, затем дивизией, заслужившего редкий для генерал-майора орден Святого Владимира 2-й степени с мечами, – не осталось вообще ничего. Его судьбу я восстанавливал буквально по крупицам и до сих пор не знаю, как и где закончилась его жизнь… А вот от прадеда по другой линии остались прекрасные фотографии 1914 и 1917 годов, надписанные сестрам. И фронтовая карточка 1944-го, которую он, 55-летний рядовой уже Красной Армии, надписал своему сыну-капитану. Потомственный дворянин, простой солдат двух великих войн, всю жизнь проживший в смоленской деревне… Для меня это пример неразрывности, линейности русской истории. Мы нечасто вспоминаем о том, что многие герои Первой мировой стали затем героями Великой Отечественной, а ведь это так. Георгиевские кавалеры увидели Берлин – пусть не в 1916-м, так в 1945-м!

А начался мой интерес к Первой мировой опять-таки с семейного снимка. На нем мой двоюродный прадед запечатлен в мундире портупей-юнкера Владимирского военного училища. Снимок сделан 1 декабря 1914-го – в день, когда предок получил чин прапорщика. Это был первый ускоренный выпуск, который училище сделало во время войны. Эффектная парадная форма – кивер, тесак на поясе… В детстве я часами мог смотреть на эту карточку. В итоге она легла в основу моей коллекции фотографий времен Первой мировой.

– В отличие от Второй мировой, когда преступная слепота Сталина, «не верившего» – после пакта Молотова–Риббентропа – в нападение Германии, привела к ужасному провалу на фронте и повергла страну в шок, Первая мировая, если опять же иметь в виду германскую угрозу России, не была такой уж неожиданностью. Возьмем, к примеру, повесть Куприна «Поединок», написанную еще в 1905 году. В одном из эпизодов Веткин убеждает ненавидящего муштру Ромашова, что нельзя же вовсе отказаться от солдат и от того, чтобы учить их военному делу: что, мол, будет, если немцы нападут, кто будет защищать Россию? А в каких еще произведениях искусства можно найти такие вот предчувствия войны с Германией?

– Сразу скажу, что в «Поединке» Куприн попал в десятку совершенно случайно. Важно ведь помнить о том, что в начале ХХ века восприятие Германии русскими людьми было совершенно иным, чем после 1914 года. Даже в наше время, через столько лет после Великой Отечественной, хотим мы того или не хотим, в нашем подсознании все равно присутствует память о темной стороне взаимоотношений наших стран, в первую очередь о преступлениях нацизма. А к 1913-му у Германии и России был ровно век союзнических отношений, часто переходивших в родственные (императоры России, за исключением Александра III, женились исключительно на немках). Был освященный веками феномен русских немцев, внесших огромный вклад в нашу историю, были теснейшие связи между нашими странами – от культурных (достаточно назвать мюнхенскую художественную школу, где царили Марианна Веревкина и Кандинский) до торговых (именно Германия была торговым партнером России № 1). Вообще между русским и немецким национальными характерами масса общего, именно ХХ век так сильно оттолкнул нас друг от друга.

С другой стороны, начало этого столетия в русско-германских отношениях не было таким уж благостным и ровным. С февраля 1906-го действовала крайне неблагоприятная для России русско-германская торговая конвенция, две страны упорно конкурировали на внешнем хлебном рынке (в том числе сражались за зерновой рынок русской Финляндии), русские экономисты были всерьез озабочены тем, что Россия становится сырьевым придатком Германии. С этим боролись: в марте 1914-го был принят закон о введении пошлины на ввозимое в Россию зерно. И именно тогда газета «Московские ведомости» напечатала статью «Накануне войны», где утверждала, что Германии необходима война, чтобы сохранить прибыли и отстоять рынки сбыта. Правда, другие русские издания пессимизма коллег тогда не поддержали.

Конечно, все видели, что Германия лихорадочно вооружается. И в 1905 –1914 годах отношения двух стран прошли через несколько острых кризисов. Например, март 1909-го, когда Берлин очень жестко потребовал от Петербурга признать аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. А с весны 1913-го, после того как Германия направила свою военную миссию в Турцию, словосочетание «дружба с Германией» всерьез уже никто не воспринимал. В феврале 1914-го между странами началась настоящая газетная война. Но всё это были именно что конфликты интересов, идей, теорий, бизнесов, а не дикая, безумная вражда двух наций, жаждущих скрестить оружие. И немцы, и русские оставались реалистами, все понимали, что воевать России и Германии не из-за чего. И когда в воздухе запахло реальной войной, летом 1914-го, только «Русское слово» призывало к крестовому походу против Германии еще до объявления мобилизации. Прочая русская пресса дружно писала о том, что Германия поддержит Австро-Венгрию, только если последнюю атакует Россия, а этого не произойдет.

Так что особенного «дыхания войны» на своих лицах русские люди не чувствовали. Даже летом 1914-го, уже после убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда германские курорты были переполнены туристами из России. В столкновение Германии и России до конца не верил никто, в том числе Вильгельм II. Это столкновение не назрело, не было неизбежным, не висело в воздухе – оно искусно конструировалось британским Форин Оффисом на протяжении примерно двух десятилетий. Но это уже отдельная тема.

Поэтому и аналогий с концом 1930-х годов, когда в СССР буквально все чувствовали, что скоро будет война, и война именно с нацистской Германией, провести невозможно. Вот в 1910-м выходит рассказ Владимира Семенова «Эпоха дирижаблей и подводных лодок», где он предсказывает скорую мировую войну, но… между Россией и Великобританией. Интересно, что английская литература этих лет буквально переполнена романами, описывающими будущую войну между Германией и Великобританией (причем англичане предсказали и газовые атаки, и бомбежки с воздуха, и появление танков, и даже позиционный характер войны). Но это противостояние лежало, как говорится, на поверхности: предсказывай – не ошибешься. А вот чтобы уверенно писать о русско-германской войне – для этого нужно было быть величайшим провидцем либо чрезвычайно осведомленным человеком, посвященным в работу по подготовке конфликта. Таким, как Юзеф Пилсудский, который в начале 1914-го рассказал главе русских эсеров Виктору Чернову весь сценарий грядущей войны, точно назвав и победителей, и побежденных. Чернов ему, кстати, не поверил и назвал прогноз Пилсудского «мечтой политического комбинатора».

В связи с этим очень любопытны работы генерал-майора Алексея Ефимовича Едрихина, публиковавшегося под псевдонимом Вандам. Это человек незаурядной судьбы – родился недалеко от Минска в многодетной семье отставного солдата и благодаря каторжному труду, упорству и врожденным талантам быстро стал одним из виднейших русских разведчиков начала ХХ столетия. Впоследствии он прекрасно проявил себя и на Первой мировой в качестве командира полка. Но в истории Едрихин остался автором книг «Наше положение» и «Величайшее из искусств», вышедших в 1912–1913 годах. Они были уже не раз переизданы в наше время и сейчас признаны классикой. В них Едрихин с поразительной точностью предсказывал не только расстановку сил на фронтах Первой мировой, но и прозорливо указывал на опасность сближения России с Великобританией. По Едрихину, главный союзник России в Европе – Германия, а в мире – Китай. И тот, кто хочет гибели России, непременно будет стремиться стравить ее с Германией и Китаем. Слово «геополитика» тогда существовало буквально с десяток лет, и работы Едрихина положили начало русской геополитике как науке. Кстати, Алексей Ефимович вполне заслуживает своего биографа в серии «ЖЗЛ».

– Формально Россия вступила в Первую мировую войну, защищая Сербию. И всё-таки чего, на Ваш взгляд, было больше – веры Николая II в историческую миссию России как защитницы всех православных народов, идей панславизма или сугубо приземленных, как принято говорить, «империалистических», захватнических планов?

– Трагедия России начала ХХ века состояла в том, что она фактически не проводила целенаправленную внешнюю политику. Политика была, но это была политика, скажем так, отдельных людей, а не государства. Единой стратегической линии, которой неуклонно придерживалась бы страна, не существовало. На политику, помимо реальных факторов, оказывали мощное воздействие носившиеся в воздухе мистические представления, фантазии, идеи, которые никак не учитывались статистикой, но давали тем не менее импульс событиям. Если воспользоваться выражением барона Н. Е.Врангеля, огромную роль в России играли «побочные силы и случайные люди». Поэтому в «спусковом механизме» Великой войны с русской стороны было намешано всё Вами перечисленное. И панславизм – наивный, не просчитанный и не оформленный в доктрину, и убежденность в том, что Россия не может никак не реагировать на происходящие на Балканах события. К чему это привело, понятно. Но опять-таки это понятно нам сегодня, а тогда в представлении Николая II речь шла о локальной войне с Австро-Венгрией, по масштабу сопоставимой, может быть, с Балканскими войнами 1912–1913 годов. Безусловно, он не сомневался в победе. Военная победа была необходима России, в особенности после неудач 1904–1905 годов. Иногда память о громкой победе важнее для страны, чем сама победа, этой памятью страна может жить десятилетиями, и Николай II это понимал.

– Насколько справедливым в смысле отражения интересов всего русского народа, а не только элиты и власти было стремление России взять под свой контроль Босфор и Дарданеллы? Ведь эти черноморские проливы были и вправду уязвимым местом России, что показали Крымская война и, кстати, вмешательство Антанты в 1918–1919 годах.

– Безусловно. И в этом смысле «босфорская мечта» была логичным продолжением дела Екатерины II, Николая I и Александра II. Да и Александр III, при всем своем миролюбии, в 1885-м писал о том, что главная цель России – взятие Константинополя и проливов. О кресте над Святой Софией мечтал Тютчев… К началу ХХ века, возможно, это вообще была единственная исторически легитимная внешнеполитическая линия России.

Давайте на миг представим, что февральский переворот 1917-го не осуществился и в апреле Отдельная Черноморская морская дивизия Колчака взяла Константинополь, как это и планировалось. После этого война завершилась бы в пользу Антанты максимум в ноябре того же года. И сфера влияния России на юго-востоке расширилась бы невероятно, образовался бы огромный «южный пояс», в который вошли бы все новые территории, приобретенные Россией по праву войны, а также государства либо дружественные и родственные России, либо подконтрольные ей. Картина мира была бы в корне иной!.. Другое дело, какие последствия это повлекло бы за собой, учитывая, что внятной внешнеполитической стратегии у России, как мы говорили выше, не было. Разумеется, рано или поздно это привело бы к глобальному столкновению России и Великобритании, которая всегда с огромной тревогой взирала на любое расширение русской сферы влияния на востоке и юге. И какими бы были последствия этой уже не «Большой Игры» XIX века, а полноценной Второй мировой войны (а в том, что она приобрела бы именно такие масштабы, сомнений нет) – можно лишь гадать. Так что в итоге осуществление «босфорской мечты» стало бы для России скорее глобальной проблемой и головной болью на весь ХХ век, нежели глобальным успехом.

– Результаты Первой мировой для России Вы назвали величайшей национальной катастрофой, на долгие годы расколовшей общество, причем «эхо этого раскола слышно и сегодня». Что конкретно имели Вы в виду? Какие последствия той войны мы ощущаем сейчас?

– В словарях многих стран есть такое понятие «национальная катастрофа». В русском словаре такого понятия нет до сих пор, а напрасно. Ведь главной национальной катастрофой ХХ века для нас были именно итоги Первой мировой – крах великой страны, ее раскол, выход из войны, в которой она была бы одной из главных победительниц, Гражданская бойня, тяжелое собирание земель уже на новых принципах… Если коротко, то вся дальнейшая история СССР – это преодоление последствий Первой мировой. И даже вторая национальная катастрофа ХХ века, распад СССР, – это тоже по большому счету последствие первой Великой войны.

Главное и бедственное последствие этой войны, конечно, перевороты 1917-го. Это, образно говоря, распад кулака на пять пальцев, каждый из которых имеет собственное мнение. Кулак удалось снова сжать с неимоверным трудом, и в 1941–1945 годах он сработал. И снова разжался…

Безусловно, Россия пала не в результате Первой мировой. Но именно война подтолкнула нашу страну к краю пропасти. И наше тяжелое, медленное сегодняшнее опамятование, наше осознание себя как народа, понимание того, что разброд по национальным квартиркам навязан нам со стороны, умение или неумение адекватно воспринимать собственную историю – долго звучащее эхо Великой войны.

– В чем состоит интерес тех, кто, утверждая, что России нечем гордиться в истории Первой мировой, намеренно лжет? Чего эти люди добиваются?

– Методов разрушения страны существует множество: можно из нее выманивать молодежь, можно заваливать страну импортом, а можно объяснять, что все ее герои прошлого были злодеями, полководцы – бездарностями, войны – бессмысленными… И человек, сам того не заметив, перестанет уважать свое прошлое, а потом и свое настоящее. Мы всё это уже проходили, достаточно раскрыть любую советскую книгу 1930-х по истории Первой мировой или тот же «Тихий Дон», где изложена совершенно дикая, извращенная версия подвига Козьмы Крючкова. Но печальнее всего то, что и сегодня слышны голоса тех, кто призывает «не героизировать Первую мировую», называет ее империалистической, позорной, бессмысленной и т.п. А между тем если мы не героизируем что-то (а делать это можно опять же по-разному, например, просто замалчивать) – мы это отрицаем, дискредитируем!.. Дискредитируя Россию историческую, отрицатели русской воинской славы работают против России нынешней.

– Первые памятники героям Первой мировой в эпоху СССР – скромные надгробия на братских могилах – появились в 1965–1966 годах в Вашей родной Белоруссии. Можно ли сказать, что именно Белоруссия является лидером в деле возрождения интереса к Первой мировой войне на одной шестой части суши? Каково отношение к войне официального Минска?

– К счастью, в Белоруссии всегда были очень крепки традиции уважительного отношения к павшим воинам, на какой бы войне они ни погибли. Поэтому в стране сохранились и памятные знаки, поставленные героям Первой мировой еще в 1915–1917 годах (их можно пересчитать по пальцам, но они есть), и те трогательные небольшие памятнички, которые по своей инициативе устанавливали местные жители в 1960-х. Большинство памятников появилось уже в наше время и продолжает появляться почти каждый год. Здесь в первую очередь стоит упомянуть художника Бориса Борисовича Цитовича – замечательного подвижника, который не только своими силами возродил и обустроил заброшенное кладбище 29-й пехотной дивизии в деревне Забродье недалеко от Вилейки, но и на свои средства возвел часовню Святых Бориса и Глеба, в которой создал уникальный музей Первой мировой войны – первый в СНГ. В 2011 году в Минске на высоком уровне, с участием представителей правительства и дипломатического корпуса, было торжественно открыто возрожденное Братское кладбище героев Первой мировой, на котором ежегодно 11 ноября отмечается День памяти павших. Издан полный каталог сохранившихся в стране воинских захоронений Первой мировой. Сейчас разрабатывается обширная программа памятных мероприятий на 2014–2018 годы, среди которых – открытие мемориала на линии фронта в Сморгони, издание книг, проведение научных конференций и военно-исторических реконструкций, обустройство и обихаживание воинских погостов времен Великой войны. Так что столетие со дня начала Великой войны будет встречено в Белоруссии на высоком уровне.

– По какому принципу выбирали Вы героев для своей книги? Наверняка изначально вариантов было больше, чем двенадцать…

– Безусловно, мир Первой мировой населен необычайно густо и изобилует фигурами, о которых хотелось бы рассказать. Одной книги здесь явно недостаточно, но хочется верить, что мои «Герои Первой мировой» – лишь первая ласточка.

В первую очередь хотелось передать огромный масштаб, размах этой войны, ее Величие с большой буквы. Именно поэтому герои книги самые разные. Донской казак (Козьма Крючков) – и член семьи Романовых (князь Олег), морской офицер (Петр Черкасов) – и сестра милосердия (Римма Иванова), военный священник (отец Антоний) – и летчик-истребитель (Александр Казаков)… Люди разные, судьбы разные. И все они, когда было нужно, закрыли родину собой, не спрашивая – зачем, почему, справедливая это война или нет, сколько за это платят... А в итоге – забвение. Это в лучшем случае, в худшем – проклятия. До сих пор нет надгробного памятника на могиле князя Олега Константиновича – единственного Романова, павшего на Великой войне. До сих пор не увековечен достойно великий подвиг первого георгиевского кавалера – Козьмы Фирсовича Крючкова, не назван боевой корабль в честь капитана Черкасова… Даст Бог, после появления этой книги ситуация изменится к лучшему…

Конечно, неизбежны и вопросы в духе: «А почему в книге нет такого-то?» Например, Петра Нестерова, Марии Бочкаревой?.. Никоим образом не умаляя их подвиги (кстати, изображение тарана Нестерова вынесено на обложку), я предпочел рассказать о личностях, может, менее известных, «нераскрученных», но достойных уважения и памяти.

Что касается генералов, очерки о которых вошли в книгу, то здесь я прекрасно понимаю, что не открою Америки – об Алексееве, Брусилове и Корнилове существует огромная литература. Тем не менее в рассказе о Первой мировой игнорировать эти фигуры, заменить их другими – все равно что писать о 1812 годе и не рассказать о Барклае-де-Толли и Кутузове или говорить о Русско-японской войне без упоминания Макарова и Кондратенко.

Очень интересно (и нужно!) было бы написать и о Платоне Алексеевиче Лечицком, и о Евгении Александровиче Радкевиче, и о Николае Оттовиче фон Эссене, и о героях Осовецкой крепости… Но, к сожалению, формат книги ограничен.

– Среди героев Вашей книги отдельных биографий в серии «ЖЗЛ» удостоились только А. А. Брусилов (1980) и Л. Г. Корнилов (2006, 2012). Насколько плотно познакомились Вы с этими жизнеописаниями? Какого Вы о них мнения?

– Я бы отметил также относительно недавно изданные в «ЖЗЛ» жизнеописания А. И. Деникина и А. В. Колчака, которые также были достаточно крупными фигурами во время Великой войны.

С книгами о Брусилове и Корнилове я был знаком задолго до того, как начал работу над «Героями Первой мировой». Когда перечитываешь книгу С. Н. Семанова сейчас, поражаешься тому, насколько добротно, крепко и «вкусно» она сделана, несмотря на все необходимые для советской эпохи пассажи. Для 1980 года этот труд был безусловным событием. Что касается биографии Л. Г. Корнилова, то это настоящий прорыв в библиографии о нем. Лавр Георгиевич – фигура очень романтическая, почти сказочная, и в то же время абсолютно реальная, жесткая. На мой взгляд, А. И. Ушаков и В. П. Федюк (авторы книги «Корнилов». – С. К.) смогли очень тактично передать в своем тексте и всю «легендарность» Корнилова, и его качества как реального человека и политика.

02.09.2014