Александр
СЕНКЕВИЧ

– Вы окончили Институт восточных языков (ныне – Институт стран Азии и Африки) при МГУ. Именно там и сложился ваш магистральный интерес к Востоку?

– Интерес к Индии появился у меня еще в школе, в девятом классе, за три года до поступления в Институт. Он был вызван двумя событиями: просмотром фильма Раджи Капура «Бродяга» и прочтением книги Джавахарлала Неру «Открытие Индии».

В Институте я от курса к курсу, на протяжении шести лет изучал языки, историю и культуру Индии, которую Неру называл «единством в многообразии». В то время Институт напоминал лицей. На моем курсе обучалось тридцать два студента. Будущих специалистов по Индии, Китаю, арабским странам, Корее и Вьетнаму готовили выдающиеся востоковеды. Преподавателей, думаю, было примерно столько же, сколько студентов. Конец 1950-х годов называют временем оттепели. Свободомыслие, которое три-четыре года набирало силу, а потом пошло на убыль, коснулось и нас. Мы тогда поняли, через какие страшные испытания прошла наша страна. Ведь среди преподавателей Института были люди, которые дошли до Берлина, а затем за откровенные разговоры попали в ГУЛАГ. Их было совсем немного, но они были.

– Восток, как известно, дело тонкое. Постигали вы его не только по книгам, в теории, но и на практике, совершив многочисленные путешествия на север Индии, в Бутан, Непал, Тибет. Что вы узрели, прочувствовали там из того, о чем в книгах не пишут?

– Все мои поездки в Индию (а было их немало) я помню, словно вчера вернулся из путешествия. Если суммировать всё многообразие, всю лавину впечатлений, накопившихся за многие годы, можно сказать, что подавляющему числу жителей Индии присуще чувство личного достоинства. Оно сразу бросается в глаза при общении с индийцами. И не только с ними. Такое же впечатление сложилось у меня от общения с сингалезцами, тайцами, малазийцами, индонезийцами, японцами и китайцами во время почти месячной поездки по странам Южной и Юго-Восточной Азии в конце 1999 года. Это самая запоминающаяся моя поездка по Востоку.

–В организованных вами Трансгималайских экспедициях не раз принимали участие ваши друзья, заметные деятели отечественной культуры, писатели и журналисты – Леонид Юзефович, Лев Аннинский, Михаил Синельников, Ольга Тимофеева, Михаил Задорнов. Среди уже ушедших – Василий Песков, Юрий Сенкевич, Святослав Бэлза, Юрий Мамлеев.

– Эти экспедиции – самое значительное в деятельности Общества культурного и делового сотрудничества с Индией, президентом которого я был на протяжении долгого времени. После каждой из них в периодической печати появлялись статьи моих друзей-сопутешественников об Индии. Мне наиболее запомнились цикл очерков Василия Пескова в «Комсомольской правде», Юрия Лепского в «Труде», путевые заметки Ольги Тимофеевой, эссе Юрия Мамлеева и Михаила Синельникова. А Юрий Сенкевич, мой однофамилец и друг, сделал интересный фильм об Индии и показал его в своем «Клубе путешественников». За несколько лет до этого на телевизионном экране появилась передача Святослава Бэлзы о гималайской долине Куллу и семье Рерихов.

– Вы родились в семье геологов. Какой отпечаток наложила на вас профессия родителей? Наверняка с детства привыкли к переездам, полюбили их.

– Благодаря отцу Николаю Николаевичу и маме Тамаре Квинтилиановне, я побывал во многих частях моей тогда необъятной страны – на Кавказе, Памире, Саянах, в казахской пустыне Бетпак-Дале. Всю жизнь, не расставаясь друг с другом, мои родители трудились то в пустынях, то в горах, то в непроходимой тайге. Они мечтали, что я пойду по их стопам. Уже с четырнадцати лет во время летних каникул я работал то поисковым рабочим, то водовозом, то поваром в геологических партиях в Саянах и на Кавказе. Естественно, не под родительским началом. Да, я полюбил путешествовать но вот к профессии родителей, к их разочарованию, не пристрастился.

– В царской России ваш дед по линии отца возглавлял восстание в Белоруссии. Более того, как я с удивлением узнал, в советское время на одном из собраний бывших политкаторжан вас, младенца, держала на руках Вера Фигнер…

– Веру Николаевну Фигнер я, разумеется, не помню. Ведь родился я в феврале 1941-го, а великая революционерка умерла в 1942-м. Но какие-то нонконформистские импульсы я от нее, по-видимому, получил, что мне со студенческой поры и до сих пор мешает жить размеренно и спокойно. Перед власть имущими я никогда не заискивал.

Дед мой, Николай Иванович Сенкевич, был, думаю, не белорусом, как обозначалось в его паспорте, а литовцем. Я сужу по его внешнему виду. До революции он принадлежал к партии эсеров. Получил десять лет царской каторги, но довольно быстро с этой каторги сбежал. После разгрома эсеров из партии вышел, но на общих основаниях в ВКП(б) не вступил, потому-то избежал репрессий. До самой смерти он оставался членом Общества политкаторжан. Как ни странно, его жена, моя бабушка со стороны отца, Бронислава, была не эсеркой, а членом ВКП(б) и, как помню, после войны возглавляла пошивочный цех Военторга. Мне известно, что она перелицовывала одежду И. В. Сталина. Считалась отменной портнихой. Бабушка Бронислава была незаконнорожденной дочерью богатого польского шляхтича от его еврейки-экономки. По настоянию отца-поляка ее крестили по римско-католическому обряду. В молодости – сужу по фотографиям – она была редкой красавицей.

– Расскажите еще о ваших корнях.

– Со стороны моей мамы Тамары Квинтилиановны, в девичестве Городковой, не было ни революционеров, ни аристократов. Ее отец, мой дед, Квинтилиан Николаевич Городков происходил из семьи священника. Его и назвали в честь христианского мученика Квинтилиана Доростольского. По профессии он был землемером, по характеру – жизнелюбом, по поведению – выпивохой и многоженцем. Моя бабушка Варвара Ивановна, в девичестве Гречухина, была его первой женой и происходила из зажиточных крестьян Костромской губернии. Отец ее держал в городе Макарьеве, что на реке Унже, почтовую станцию. Своим детям, двум дочерям и сыну, он дал среднее образование. Бабушка и ее сестра Вера окончили Макарьевскую гимназию и работали учительницами в начальных классах; их брат Александр окончил реальное училище. Именно бабушка Варя воспитала меня, поскольку родители бо́льшую часть года находились в экспедициях… Вот такая у меня родословная.

– Как давно началось ваше сотрудничество с «Молодой гвардией»? Насколько я понимаю, его важной вехой была книга «Бессмертный лотос» (1987), посвященная 40-летию независимости Индии. Вы были составителем и одним из основных ее авторов.

– Всё началось в конце 1970-х годов – с внутренних рецензий на переводы с восточных языков. Более деятельное сотрудничество продолжилось при появлении в редакции «Зарубежной литературы» Любови Владимировны Левко и выдающегося мастера верлибра Владимира Петровича Бурича. Любовь Владимировна была редактором книги «Бессмертный лотос», а Владимир Петрович – всех моих переводов с языка хинди.

– В «Молодой гвардии» выходили и переведенные вами стихотворения индийских поэтов ХХ века. Вы и сам поэт. После публикации в «Комсомольской правде» четырех ваших стихотворений вас благословил Арсений Тарковский. В тот момент, наверное, возникло желание всецело посвятить себя поэзии?

– Да, в 1983 году в молодогвардейской серии «Избранная зарубежная поэтическая лирика» в моем переводе с языка хинди (под редакцией Владимира Бурича) вышла книжечка Рагхувира Сахая, знаменитого поэта Индии. В выбранных мною стихотворениях поэта обыгрывались темы «недреманного ока» и «двусмысленности речи». В них было много такого, что тогда обсуждалось на кухнях. Понятно, что эта книжечка – тиражом в 50 тысяч экземпляров – быстро разошлась. Арсений Александрович, знаком с которым я не был, – после публикации в «Комсомолке» мы лишь дважды общались по телефону, – написал к этой подборке небольшое предисловие под названием «Обещание песни». Понятно, что его напутственное слово меня психологически взбодрило и дало надежду, что, может быть, я стану настоящим поэтом.

– Ваши исследования, посвященные индийской литературе, регулярно издавались и на хинди. Правда ли, что ваша книга о поэте Хариваншрае Баччане удостоилась высокой оценки со стороны Индиры Ганди?

– Святая правда! Госпожа Индира Ганди представила общественности мою книгу о великом индийском поэте, особо отметив, что «советские востоковеды ведут интересные и глубокие исследования богатейшей и многогранной индийской культуры». В 1983 году мою книгу о Баччане выпустило делийское издательство «Гаримашри Пракашан». Это был перевод моей книги о поэте, ранее выходившей в «Восточной редакции издательства “Наука”». У меня есть фотография с презентации моей книги в резиденции Индиры Ганди и ее автограф на титульном листе с указанием даты этого события. Сам я на церемонию опоздал – на одну неделю, в связи с задержкой выдачи мне выездной визы. Была тогда такая процедура, когда с благословения КГБ выдавалось разрешение на выезд советского гражданина за рубеж…

В следующем году в Дели на языке хинди вышла вторая моя книга – о современной поэзии хинди с предисловием известного прозаика Ганга Прасада Вимала. На эти две книги в индийских газетах и журналах появилось около ста рецензий. С этого времени мои литературоведческие статьи стали регулярно печататься в известных журналах на хинди. В Индии у меня появилась литературная известность, а мой друг Рагхувир Сахай написал обо мне эссе, которое назвал «Саша» – индийцам это имя ближе, чем «Александр».

– Знаю, что у вас богатая домашняя библиотека. Особое место отведено в ней книгам «ЖЗЛ». Назовите любимые.

– Прежде всего «Мольер» Михаила Булгакова, «Пушкин» Ариадны Тырковой-Вильямс, «Лермонтов» Валерия Михайлова, «Набоков» Алексея Зверева, «Горький» Павла Басинского, «Пришвин» Алексея Варламова, «Катаев» Сергея Шаргунова… Здесь я прервусь и скажу, что проще назвать книги, которые мне не пришлись по душе. Ведь тех, которые читаешь, не отрываясь, в «ЖЗЛ» в последнее время вышло большое количество.

– В «ЖЗЛ» вы дебютировали книгой о Блаватской. Расскажите, как возник этот замысел.

– Творчество Елены Петровны Блаватской было предметом моих научных изысканий в Институте мировой литературы РАН, где я работал до 2003 года. Прочитав книг, посвященных ей самой, я понял, что – в лучшем случае – сочинение в жанре научной монографии усыпит всех моих коллег. А в худшем – навлечет обвинения в том, что я занимаюсь… ну, черт знает чем. Как только я это осознал, я тут же написал заявление об уходе из Института, а вскоре, как говорили в старину, из-под моего пера вышла художественно-научная книга о женщине из XIX века, которая не вписывалась в общепринятые рамки. Я восстановил ее биографию и постарался понять ее концепцию, ее отношение к окружающему миру и живущим в нем людям. Разумеется, я сразу подвергся остракизму и обвинениям в страшных грехах со стороны взбудораженных моей реконструкцией последователей и почитателей Блаватской. Между тем большая часть читателей отнеслась к моему сочинению с пониманием, благосклонно. Я благодарен редактору Людмиле Александровне Барыкиной, что она, услышав от меня многострадальную историю жизни основоположницы теософии, уговорила руководство «Молодой гвардии» подписать со мной договор на издание книги «Блаватская» в «ЖЗЛ».

– Могли бы вы коротко изложить суть конфликта, возникшего у вас с Рериховским обществом?

– Некоторые его представители отвергают какие-либо контакты Рерихов с ОГПУ. Это свидетельствует об их неосведомленности, а в большей степени – о нежелании признать сотрудничество Николая и Юрия Рерихов с представителями советской внешней разведки.

Резоны моих оппонентов мне не понятны. Ошельмовать неугодного, втоптать его в грязь – вот и вся их нехитрая цель. Все их приемы полемики идут от прокурора Вышинского. Их напористое и не стесняющее себя невежество ошеломляет. Тема «Рерих и ОГПУ» в настоящее время детально исследована в двухтомнике Владимира Росова «Николай Рерих: вестник Звенигорода». В нем приводится большое количество прежде не издававшихся документов. Вообще-то у меня нет никакой охоты тратить время на диспуты с фанатиками, составляющими ядро той или иной секты. Льют они на меня и других словесные помои – это на их совести. Достаточно много о деятельности этих клокочущих злобой людей сказал протодиакон Андрей Кураев в своем труде «Сатанизм для интеллигенции». Мне добавить к этому нечего.

– В одном из интервью вы упомянули, что в последнее время вы открыли в личности Блаватской новые грани. Что именно?

– Я обнаружил материалы, подтверждающие мое предположение о манипулировании ее теософской деятельностью представителями определенных государственных структур, как со стороны Великобритании, так и России. Ее предложение Третьему отделению Собственной Его Императорского Величества канцелярии стать тайной агентессой, судя по всему, было принято. Однако, учитывая ее неуправляемый характер, работа с ней велась осторожно и через посредников.

– Будда считается основателем одной из трех мировых религий. Чтобы решиться написать биографию такого, прямо скажем, нерядового исторического персонажа, нужно было обладать известной смелостью, не так ли?

– Я уточнил бы: безрассудством.

– Недавно «ЖЗЛ» пополнилась новой – долгожданной – биографией Ленина, написанной Львом Данилкиным. Все восхищаются колоссальным объемом ленинских материалов, которые Данилкин «перелопатил». Перед вами же задача стояла, пожалуй, даже более масштабная...

– Это вы справедливо заметили. Чтобы прочесть все материалы о Будде, думаю, что и тысячи лет не хватит. Поэтому мысью по древу я не растекался.

– Вы как-то сказали, что такие книги, как о Будде, надо писать как раз в вашем возрасте. Мудрость, простор, открывающийся с высоты прожитых лет, – вы это имели в виду?

– Нет, совсем не это. Я попытался понять, в чем предназначение человека, что есть бессмертие и есть ли у Земли хоть малый шанс выжить.

– Считается, что материала для сугубо научной реконструкции биографии Будды – недостаточно. С какими основными проблемами столкнулись вы при работе над книгой?

– С абсолютно противоположными мнениями людей, называющих себя буддистами, о личности и учении Сиддхартхи Гаутамы Будды. Не оскорбить их религиозных чувств – вот к чему я стремился на всем протяжении моей работы над книгой. И постоянно убеждала меня сохранять такую позицию редактор книги Людмила Александровна Барыкина.

– Специалисты дискутируют о различных датировках жизни Будды – о так называемых «длинных» и «коротких» хронологиях. Какую версию приняли вы и почему?

– Я принял «короткую хронологию», исходя из здравого смысла и последних открытий археологов, определивших время социального и духовного перелома в древнеиндийском обществе.

– Распространены ли какие-то мифы, стереотипы о Будде и буддизме?

– Разумеется, распространены и их множество. Я следую в своей книге утверждению Далай-ламы XIV, что уничтожение неведения достигается с помощью аналитической мудрости.

– Христос, по преданиям, ходил по воде, исцелял болезни, воскрешал мертвых… А какие чудеса приписывают Будде?

– Сам Будда не концентрировал внимание своих учеников на чудесах. Если невежественный и глупый человек становится благодаря основным постулатам буддийского учения просвещенным и мудрым – это уже само по себе великое чудо.

– Кажется, в последнее время буддизм набирает всё бо́льшую популярность по всему миру; он традиционно исповедуется жителями таких регионов России, как Калмыкия, Тува и Бурятия; находит определенный отклик и в сердцах русских людей. Чему нам следовало бы поучиться у этого философского направления?

– Медленной и кропотливой работе стать нравственным человеком не на словах, а на деле.

– Эйнштейн сравнивал буддизм с космической религией будущего. Вы согласны с этим? Какой смысл вкладывал в это высказывание великий физик?

–Эта идея Эйнштейна проходит через всю мою книгу. Прочтите ее – и поймете.

– Александр Николаевич, что теперь? О ком, о чем можно писать после такой бездонной темы, как Будда?

– Остается только сочинять стихи на буддийские мотивы, чем я сейчас и занимаюсь.

Сергей Коростелев
30.08.2017