Игорь
ШАЙТАНОВ

– Что для Вас Шекспир одним словом – призвание, любовь, судьба?

– Собеседник.

– Можно ли назвать Шекспира величайшим драматургом всех времен и народов? Уместно ли сравнивать его творчество с произведениями драматургов античности – Эсхила, Софокла, Еврипида?

– Сложный вопрос. В любом случае Шекспир из тех великих, с кого начинаются культурные эпохи.

– Кто-нибудь из последующих европейских драматургов смог хотя бы отчасти приблизиться к Шекспиру? Или Шекспир – вершина недостижимая и, по сравнению с ним, всё дальнейшее развитие драматургии – лишь измельчание героев, сюжетов, форм?..

– Для театра после него он – самый великий. Все остальные – в тени. Они локальнее, а он первооткрыватель ситуаций, в которых мы живем до сих пор, хотя, быть может, сейчас мы эти ситуации доживаем.

– Ваша кандидатская диссертация была посвящена историческим драмам Дж. Б. Шоу. Кроме Шоу, кого из драматургов ХХ века Вы оцениваете наиболее высоко?

– Скажу не по объективной шкале (которой, впрочем, и не существует), а о тех, кто в разное время произвел на меня очень сильное впечатление: англичане – Пинтер и Стоппард, американец – Олби, русский – Вампилов.

– Допускаете ли Вы, что в нашем, ХХI веке появится гений, сопоставимый с гением Шекспира?

– Нет.

– Интересно Ваше мнение о русской драматургии. Кого Вы считаете лучшим русским драматургом, если брать классическую русскую литературу? Фонвизина, Грибоедова с его бессмертным «Горем от ума», Александра Николаевича Островского?

– И Островский велик, и Чехов… А Грибоедов был одним первых, кто увлекся Шекспиром в России. Только он, кстати, равен Шекспиру на русском языке по речевой афористичности.

– На кого из русских драматургов Шекспир оказал наибольшее влияние, в чьих пьесах «рука» Шекспира прослеживается лучше всего?

– На Пушкина.

– Драма, как известно, принадлежит сразу двум видам искусства – литературе и театру. Любите ли Вы ходить в театр? Если да, то как часто? Какие театры любимые? Какие из последних постановок запомнились Вам больше всего?

– Сегодняшний театр я не люблю, специально в него не хожу, хотя периодически попадаю туда по разным делам. Думаю, такое мое отношение объясняется тем, что режиссерский театр себя изжил. Нужно снова вспомнить, что главные герои на сцене – автор и актер.

– Согласно расхожему мнению, заветная мечта любого настоящего актера с большой буквы – сыграть Гамлета. И наверняка в своей жизни Вы повидали немало Гамлетов на сцене. Кому, на Ваш взгляд, удалось вжиться в эту сложнейшую, трагическую роль лучше всего?

– У меня более сильные слуховые впечатления: я больше слушаю английские записи радиоспектаклей, чем смотрю их. Такое общение с Шекспиром непосредственнее и вернее. Очень хорошо и современно звучит Кеннет Бранаi, он, наверное, лучший шекспировский актер сегодня.

– Вы уже долгие годы преподаете Шекспира студентам и аспирантам. В советское время – в Московском государственном педагогическом институте, сейчас – в РГГУ. Как меняется восприятие Шекспира со временем?

– Мне трудно судить о том, как оно меняется вообще. Только в РГГУ я получил возможность вести спецсеминары со студентами, хорошо владеющими языком. Мне кажется, что кто-то из них этого опыта не забудет. Во всяком случае, что-то останется от звучащих текстов, запоминаемых наизусть. К сожалению, сегодня трудно увлечь студента в область серьезной науки. Они слишком рано понимают, что затраченные усилия не окупаются и материальное вознаграждение, их ожидающее, – унизительно.

– Шекспира проходят в университете на 2–3-м курсе. Студенту, как правило, всего восемьнадцать–девятнадать лет. А каков, на Ваш взгляд, гипотетический средний возраст человека, который действительно «испытывает потребность» в Шекспире? И сколько лет было Вам, когда Вы, наконец, осознали, какая глубина открывается в текстах этого англичанина?

– Шекспир (как Пушкин) – один из тех великих, к кому можно прийти в любом возрасте и взять свое. Кто сколько может, тот столько и унесет. Так было и с его современниками: для одних «Гамлет» – кровавый блокбастер с горой трупов, для других высокая трагедия современного человека, читавшего Монтеня, задетого «болезнью века» – меланхолией и т.д.

Впервые я начал не читать Шекспира, а учить наизусть в качестве лингвистического задания лет в четырнадцать. Помню, что монолог Марка Антония произвел сильное впечатление своей риторической простотой: «Friends, Romans, countrymen, lend me your ears…»ii.

– Вы неоднократно читали курсы лекций в США, Англии, Германии, Нидерландах и других странах. В чем особенность преподавания Шекспира там?

– Я не так часто читал целые курсы, скорее отдельные лекции. И Шекспира я никогда не преподавал. Он лишь возникал в курсе компаративистики, то есть сравнительного изучения литературы. За границей я чаще говорил о другой стороне своей профессии – о русской поэзии. У меня есть книги о Тютчеве, о современной поэзии – «Дело вкуса».

– Под Вашим руководством защищались диссертации, посвященные творчеству Шекспира. Много ли еще белых пятен в его изучении? Или на то Шекспир и гений, что каждая новая эпоха будет обнаруживать всё новые и новые контексты и новые прочтения?

– Для серии «ЖЗЛ» я написал свою первую книгу о Шекспире, хотя преподаю его, думаю и пишу о нем более сорока лет. Пишу, кстати, не так часто – здесь есть особое чувство ответственности. И такого рода «вечных спутников» у меня два-три: Шекспир, Тютчев и Пушкин… Не знаю, рискну ли когда-нибудь подробнее написать о Пушкине, хотя парой своих статей я вполне доволен, особенно одной – о «Медном всаднике».

Что касается нового слова, то не нужно бояться приближаться к великим: так изменился мир и мы в нем, что стало «видно во все концы», которые раньше были в тени. Тем более – мы живем в век информации. Так воспользуемся же ее преимуществами, попытаемся превратить ее в новое знание, не ограничимся простым накоплением фактов или компьютерными играми!

– Филолог Людмила Сараскина на вопрос, чем принципиально отличается ее новая биография Достоевского от предыдущих его жизнеописаний, ответила: огромным количеством нового материала о жизни и творчестве писателя, который был введен в научный оборот и который был ранее недоступен. Ваш ответ на подобный вопрос будет аналогичным? Тем более что предыдущая биография «Шекспира» выходила в «ЖЗЛ» почти полвека назад – в 1964 году.

– Новый материал есть, но скорее не факты, а связи и их осмысление. Я попробовал что-то добавить от себя. Связывая по-новому, увидел какие-то вещи иначе, предположил иную судьбу текстов, другие даты, чем те, что считаются более или менее общепринятыми. В отношении Шекспира всегда опасно утверждать, что ты что-то заметил первым. Всегда могут возразить: еще в XVIII веке… какой-нибудь немецкий филолог… Шекспироведение – необозримое поле.

– Каково Ваше отношение к предыдущей жэзээловской биографии Шекспира, написанной Александром Абрамовичем Аникстом?

– Я знаю эту биографию почти столько лет, сколько она существует. Александр Абрамович делал большое дело в советские годы: собирал людей, направлял усилия, обобщал в тех пределах, которые были доступны, материал англоязычных исследований. Он был научным популяризатором – очень благородная миссия. Представление о том, как нужно писать биографию Шекспира, сильно изменилось. В Англии сегодня предпочитают писать ее фрагментарно, как «сцены из жизни», давая тем самым понять, что обобщить мы еще не готовы. И еще – они отделяют жизнь от творчества. Я попытался написать творческую биографию, соотнося факты жизни и биографии, показывая, что именно это творчество вписывается в биографическую канву только этого человека, родившегося и умершего в Стрэтфорде-на-Эйвоне.

– В свое время в научной и литературной среде наделала шума книга И. М. Гилилова «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса». Одни восхищались ею, другие же усомнились в профессиональной компетентности и научной скрупулезности автора. Можно ли сказать, что Ваша книга «Шекспир» – окончательный ответ на все попытки «переписать» жизнь и творчество великого драматурга?

– Окончательный ответ, боюсь, недостижим. Сомневающиеся всегда останутся. А о «шекспировском вопросе» (и о Гилилове) я попутно говорю. Лучше, однако, процитирую из самого начала своей книги: «К “шекспировскому вопросу” я отношусь положительно в том смысле, что это – стимул для биографа. Как алхимия для науки. Но то, что полезно для биографа, бывает очень вредно для читателя, которому очередная версия предлагается как истина в последней инстанции (добытая нечеловеческим напряжением ума и путем хитроумнейшего расследования), а не как детективное чтиво, пригодное, чтобы скоротать время в электричке».

– Во вступлении к своей книге «Иосиф Бродский. Опыт литературной биографии», вышедшей в серии «ЖЗЛ» в 2006 году, Лев Владимирович Лосев оговаривался, что его очерк не просто биография, а литературная биография. Автор просто превращал «сведения о жизни и творчестве своего героя в связное повествование, с началом и концом, выделением главного и пропуском менее существенного». Согласны ли Вы с такой концепцией? И какими принципами при написании биографии Шекспира руководствовались Вы?

– Да, я уже сказал, что именно с такой концепцией я и согласен. Один из английских биографов, далеко не самый известный, – Питер Леви – сформулировал простую мысль: «Шекспировская тайна – не в его биографии, а в его произведениях». Может показаться банальностью, но простые мысли порой настолько стираются, что, вновь сказанные, звучат почти откровением. Тот же Леви говорит, что главное событие писательской биографии – его творчество. Я с этим совершенно согласен, но если бы я писал книгу просто о творчестве Шекспира, то она была бы совсем иной. Книга в серии «ЖЗЛ» – творческая биография, где творчество – жизненный факт.

– С какими трудностями при работе над книгой Вам пришлось столкнуться? В каком соотношении находятся чисто жизненные перипетии Уильяма Шекспира и проделанный Вами анализ его пьес, сонетов?

– Трудности – самое интересное, и они у Шекспира – на каждом шагу. Я пытался, насколько это возможно, проследить рождение основных шекспировских легенд, угадывая, что могло подсказать или породить слух. Сплетни очень часто рождаются в языке – от шутки, каламбура, метафоры. Трудно биографически читать пьесы не с тем, чтобы ловить в них отблески биографии, а угадывать жизненные соответствия. Трудно выяснять даты, пытаясь понять, какой момент мог подсказать актуальность того или иного сюжета. Вот простой пример: сюжет «Короля Лира» пришел к Шекспиру из книги «История королей Британии». И он привлек Шекспира, я уверен, еще и потому, что новый английский король Яков Первый Стюарт хотел спустя века снова стать королем Британии, объединив две страны – Англию и Шотландию. Парламент не разрешил, а он тем не менее провозгласил себя в 1604 году королем всей Британии. Где-то через год драматург королевской труппы Уильям Шекспир пишет «Короля Лира»… Не верю я в такого рода случайности!

Шекспир работал в театре, который все подхватывал, все переносил на сцену, как когда-то говорили об эстрадниках: утром – в газете, вечером – в куплете. Разница здесь только в том, что актуальное в шекспировских пьесах отзывалось вечными сюжетами.

– С 1987 года Вы состоите членом Союза писателей. Расскажите о своей литературной деятельности.

– Пишу статьи, которые иногда складываются в книги, иногда книги просто пишутся. Хотя я с книгами очень осторожен: их написано слишком много, поэтому я делаю книгу, только когда есть ощущение, что высказывание созрело и она кому-то может быть нужна. Надеюсь, что таковой будет и мой «Шекспир».

Еще я уже 11 лет занимаюсь журналом «Вопросы литературы». Сначала в качестве первого зама главного редактора, теперь сам веду журнал. Все время направляю его в сторону современной литературы и, конечно, современной филологической мысли.

– Собираете ли Вы книги серии «ЖЗЛ» и если да, то как много их в Вашей библиотеке? Назовите любимые.

– Специально нет. Но книг серии «ЖЗЛ» у меня довольно много, несколько десятков. В моем читательском опыте в разные годы было несколько сильных впечатлений: «Три Дюма» А. Моруа, «Роберт Бернс» Р. Райт-Ковалевой. И особенно сильное впечатление – со следом, оставленным в моей стилистике, – «Лунин» Н. Эйдельмана… Если повспоминать, найдутся и другие.

А вообще ко многим книгам последнего времени у меня простая читательская претензия – они избыточны. Причем их длинноты приводят на память старую фразу: «Пишу вам длинно, потому что у меня мало времени».

Сергей Коростелев
02.09.2014